index.htm_cmp_global100_bnr.gif (3299 bytes)

Возврат к начальной странице сайта.

По прочтении прошу откликнуться в гостевой книге.

Мы удивляемся, почему Запад видит русских как варваров, а мы видим на Западе людей. А это следует из того, что для западного человека, коллективиста и общественника по натуре, все люди - это проявление одного и того же, что ранее относили даже к Богу. Здесь и "Common Sence"  Беркли, и здесь мир как содержание Божественного сознания у Мальбранша, единую мораль Канта и т.п. Отсюда до позитивизма, в первую очередь -  религиозного, рукой подать.

Русские мыслят людей иначе. Мы видим не вселенную с выбросами-людьми. а людей, носящих свои вселенные. Это ни хорошо, ни плохо. Но, почему-то,  этот факт о себе русским людям также безразличен, как и собственное угнетенное положение.

 

 

Готлиб Вильгельм Лейбниц и русский взгляд на мир.

 

В лице своих лучших умов – философов Сократа, Декарта, Фомы Аквинского, человек, особенно человек новой философии, ставил задачу понять себя, но понять не ради самого этого понимания, а ради деяния – осмысленного изменения себя к лучшему. И показательно, как на общем фоне от этого движения к спасению, облагораживанию, добру откололись и ушли Спиноза, Беркли, Кант, Шопенгауэр. И чем они удовлетворились для того, чтобы согласиться на неминуемость, судьбу? Спинозу судьба вообще изначально устраивала. Вопрос был только в том, где содержится знание о будущем, в какой степени оно известно и поддается предсказанию. По отношению к этим пересказчикам неотвратимости Готфрид Вильгельм Лейбниц встал в позицию полного фантаста: он отверг как материю, так и платонический идейный субстрат. Их более нет, а есть творящая субстанция – мыслящий человек в понимании Декарта.

И что может быть очевиднее в этой субстанции. Но если помнить, что ради коллективизма, ради общего и универсального Беркли и Кант обрекли человека на его судьбу, то насколько духовно неприемлем и насколько возмутителен должен быть Западу Лейбниц.

Всякий русский и реализует мыслителя-субстанцию Лейбница. Сколь отвратительна коллективистическая обобществляющая доктрина западной мысли, побуждающая человека отказаться от очевидного, отказаться от мысли о том, что уж сам-то мыслитель существует, а мыслить либо объективно - либо вещами, либо идеями, но единственно позитивно: мое существование не имеет смысла, из него не следует ничего, поэтому считаться с этой мыслью бессмысленно.

Но, с другой стороны, можно спросить, а не утешился ли Лейбниц досужей фантазией, не превратил ли факты бытия в фон, на котором учреждает нечто отвлеченное, ничему не соответствующее, сон или бред? Начетчику или консерватору хотелось бы записать Лейбница в, эдакие, хлестаковы, бездумные обманщики, сбивающие людей с установленных раз и навсегда обществом путей-дорог.

Невозможно. Субъективисты, видящие мир своим индивидуальным сном, тоже не приняли бы великолепный ум в свой круг. Закон достаточного основания Лейбница, критерий разумности как ключа к понятию обрекает все надежды вменить Лейбницу беспочвенность и абстрактную отвлеченность.

В своем видении человека и вещей Лейбниц имеет оснований не меньшие, чем Аристотель и Платон. Однако Лейбниц выступает с позиции Сократа. Если Сократ знал, что истина содержится в умах (поэтому она извлекается в споре), то Лейбниц указал на ум не только как хранителя истины, но и ее же источник. Средством созидания истины, выражаемой понятиями, со времен Сократа является разумность ее, что опровергает посредство софизмов, эмоционального настроя, политической ангажированности и т.п.

Поскольку истину у Лейбница творит человек, то истину о человеке, его судьбу творит также человек, насколько он владеет своим разумом. Считать, что человек абсолютно произволен в распоряжении собой – наивное и абстрактное заблуждение. Ни телесность, ни характер его такого не допускают. Однако, знание, а именно, знание истины о себе, освобождает человека, как и полагал Сократ, освобождая его для добра.

Не порочный круг рассуждений, объясняющий поступки человека характером его, а его же характер, в свою очередь, теми же поступками, но раскрытие себя как творца, субъекта, существенного становится знанием, высвобождающим ум от тавтологии.

Сам принцип Лейбница – субстанция всегда активна, человек всегда творит добро, и добро естественно и предсказуемо утверждается философом.

Обнаруживается параллель с христианским принципом любви к самому себе ибо только доверием и опорой на свой творческий дух, только черпая из него силы, человек становится способен быть свободным.

Надо отдать должное Лейбницу, что при движении мысли от Сократа он преодолел крайности субстратов, уделяя им ровно то место, какого они заслуживают сами по себе. Но он оставил центром своего взгляда на человека его творческую суть, субстанцию, ради которой творение действительно имело смысл даже с понимания тварного человека.

Это сразу полагает возможность теодицеи, с одной стороны, но действительно становится в оппозицию к тем, кто не считает мир, а главное, себя способным творить. Мир разбился напополам: на творцов и на тех, для кого творчество невозможно, кому конвейер заменяет созидание, а эскалатор – движение.

Что означает в нашей жизни столь отвлеченная, казалось бы, вещь, как субстанциональный взгляд Лейбница и, напротив, субстратный взгляд Запада? Западный человек, глядя сквозь идеалы Канта, например, видит во всех людях и в каждом человеке одно и то же, универсальное. Потому для каждого и любого есть одна мера – та, которой он меряет и самого себя. Взгляд с Запада находит разумное обоснование для собственного права судить всех и всякого ввиду универсальности. Наоборот, для русского, человека типа Лейбница, признающего творческую неповторимость в каждом, всё совершенно иначе. Каждый человек неповторим и индивидуален, поэтому каждый равно неподсуден тому суду, которым человек судит себя. Поэтому свои национальные меры, привычки и т.п. русский не считает приложимыми к другому, нерусскому. Поэтому у русских в стране национальные меньшинства всегда жили и живут при совершенно иных порядках и законах, чем те, при которых живет сам русский. А к кому законы применимы по всей строгости? – Естественно, к самому себе! Поэтому подлинно конституционны и безапелляционны действия государства по отношению к русскому населению. В этом индивидуалистическом подходе обнаруживается универсализм особой критичности именно к своим – русским людям. Это и есть тяжелая обуза, тягло и вечная ноша русской нации. Этот подход ясно виден в факте конституционного отвержения русских от всех прав в России.

И тогда понятно, почему столь печально ныне положение именно русского человека. Бедствия его имеют тот же размах, что и подавленность его творчества, слабость духа, поддавшегося общему стремлению к универсальному, разлагающему и теснящему русское начало. Грубо говоря, конвейер, эскалатор и механизмы составляют основной работающий парк. А если вернуться к истокам истины, если вновь совершить путь от Сократа, то причиной нынешней деградации русского человека окажется отвращение от самого себя, нелюбовь и неприязнь, которая косвенно указывает на самоотречение, то есть, отказ от основной христианской заповеди в том числе.

Русские люди перестали заглядывать внутрь себя, они не открывают, не находят в себе ничего, как это делали многие мыслители. И не делают этого по той простой причине, что стали себе неинтересны, неважны и безразличны. И на самом деле, какие только вещи мировой степени важности ни застилают нам глаза.

Можно припомнить о имеющем распространение в мире взгляде на русских как мистически важных и приуготовленных к особенной миссии. Насколько такая точка зрения нам важна? – Наверное, не более, чем наша собственная точка зрения на себя.

Каким же будет этот интерес? Как субстанциональный, облик наш должен быть многогранен. Было бы горьким разочарованием после стольких лет споров и восклицаний вослед старым авторитетам провозглашать, что русский есть то же, что и православный. Но и с любителями исключительно государства, его исключительной силы русскому человеку также не по пути’.

Наоборот, нет никаких возражений против тех, кто поминает и призывает нас вернуться к совестливости, моральной чистоте. Но один критический запал не создает истины. Сама жизнь уже не щадит, не жалеет русского человека, наказывая его, почем зря.

Из крайности в крайность впадает русская публика. То – таджикская девочка’, то – требования ужесточить въезд иностранцев. Но добро творится не чужими людьми и не их отсутствием! Условием возможности творить доброе является познание – открытие в себе – себя. Именно себя, а не механизмов подсознания, в тождественности которых с человеком убеждены сторонники универсализма.

Почему можно утверждать, что русские себе неинтересны?

-Насколько далека от самопознания человека ныне церковь? Люди часто и понимают ее только как подпорку в слабости для своей хромающей морали.

- Наши западники перенимают опыт как одежду с чужих плеч. А запад смотрит и рассуждает только универсалистично. Неужели же не очевидно, сколь несовместим такой подход для России?

- Патриоты и националисты почем зря поносят и ругают интеллигенцию, а разум как самопознание именно в этой стороне, где человек как интеллигент более всего и раскрывается как русский. Взамен они предлагают в качестве альтернативы шапкозакидательство, полагая, что или само все, когда-нибудь, устроится, или, наоборот, что русских нет как нации. Ее еще надо только создавать. Тогда и их как мыслителей не может быть в качестве националистов. Иррационализм доходит до абсурда. И не напоминает ли такой мифический созидательный порыв советские расхожие сказки о создании новых исторических общностей’?

Об общественных организациях, служащих, как всегда в России, частным интересам, общим группе людей, серьезно говорить не приходится. А все средоточие школьной и научной мысли для целей самопознания не только не служит, но является первым препятствием.

Только воля и желание русских людей сможет изменить их бытие.

Если Беркли выделил человеку в новой философии концепцию имматериализма, которая непонятно чем отличается от платонизма, то Лейбниц счастливо избежал этой европейской понятности и коллективизма: он шагнул к русскому духу, отставив ограниченность или субстратность, перейдя к субъектности и субстанциональности

 

Обновлено 11.10.04.