Возврат к начальной странице сайта.

По прочтении прошу откликнуться в гостевой книге.

        Доклад прочитан на заседании Русского Философского Общества имени Н.Н.Страхова.

                                                                                                   Пожалуй, Декарт оказался труднее в понимании, чем сэр Джордж.

Бессмертие Джорджа Беркли.

 

Дух и вещь для духа.

 

Осмысливая некоторый предмет, мы иногда пытаемся придать ему свойства объекта. Логика здесь проста: хочется считать предмет изучения пребывающим независимо от нас, познающих его. Этот подход - предпосылка для последующих рассуждений, и он должен будет пройти проверку на соответствие предположительно познанному содержанию предмета. В лучшем случае явных противоречий не находится, но нередко посылка в уме незадачливого мыслителя превращатся в итог несостоявшихся рассуждений.

Это исходное направление мысли к объективному влечёт за собой ограничение того, что нам доступно для изучения. Там, где заходит речь о свободе, где причины явлений недоступны восприятию или вообще отсутствуют, объективный подход становится бессмысленным. Направление мысли, определяющее всё сущее как объект, является само по себе содержанием не описываемой реальности, но духовной внутренней определённости мыслителя.

Классический метод научного - опытного познания хорошо описывается представленияем “чёрного ящика”. Идеал “ЧЯ” подразумевает у исследуемого объекта входы-ручки и выходы-выводы. Входы и выходы мы, однако, будем понимать куда более общо, чем это принято в конкретных науках. Ручками и выводами “ЧЯ” являются чувственные мысли человека, всё связанное с восприятием мира вещей. Разделение на входы и выходы, на ручки и выводы составляет предметное творчество учёного. Здесь есть причины и следствия, единичное и множественное, и другое. Всё многообразие различимых чувственно вещей составляют исчерпывающие и единственные данные о “ЧЯ”, именуемом миром вещей, содержащим, в частности, и нашу телесность. Но весь ли это реальный мир? – Конечно нет! Ведь есть ещё и сам субъект, неравнодушно относящийся к событиям в мире вещей. Здесь невольно возникает параллель с учением Спинозы. В рамках его дуализма можно видеть также двойную реальность: вещи и трансцендентное, то есть исключающее чувственное восприятие. Но обе составляющие для Спинозы составляют одно неразрывное целое. Таким образом, изначальная модель “ЧЯ” не оправдывается дуализмом, а полностью противоречит ему. Для дуализма и материализма научного знания не существует.

Cделать поведение некоторого объекта следствием свойств только этого объекта, – вот идеал учёного. Придав объекту некоторое специальное свойство, именуемое начальным состоянием, мы распоряжаемся совокупностью тех познанных правил его поведения, которые позволяют предсказать эволюцию нашего восприятия о нём. Различая в мире всевозможных объектов некоторые, человек претендует на знание вещей, утверждает нечто о каждой из них, говорит об их взаимодействии, происходящем, якобы, вне и независимо от человека. Итак, исходная посылка об объективности принесла определённые плоды. Но насколько она оправдана в самом общем смысле? Различая и выделяя одно в качестве существенных предметов исследования, а другое – как несущественное, насколько можно говорить о том, что в результате исследований мы получаем картину объективного мира вещей? Неявным образом сторонники материализма, то есть отождествляющие весь мир с вещами, предполагают основательным только наше впечатление о мире вещей. Обоснование они видят в том, что человек выжил, не был уничтожен в условиях материалистической хаотической объективной обстановки, что он нарастил свои знания в такой мере, в какой значение объективных знаний было достаточным для оправдания их приобретения. То есть, влияние жестокой обстановки, которую в бульварной печати принято именовать “естественным отбором имени Дарвина”, оказало стимулирующее влияние на становление человека и/или его телесности в мире. Не будем спорить о насущной важности научного знания, но рассмотрим его содержание.

Уже сама посылка познания предполагает выделение неких независимых объектов – вещей в качастве предмета этого познания. Почему можно быть уверенным во взаимной независимости существования различных вещей? Ход вещей, жизнь объектов, предполагает некоторый взаимный порядок, некоторую последовательность и преемственность событий. Человек искал законы сохранения и нашёл их. Надежды на объективные знания оправдались вполне. Но вопрос о пределах научного знания, о пределах и ограниченности мира объектов остался.

Различимое для человека выступает в двух аспектах: это воспринимаемые вещи, которые тем или иным образом попали в сферу внимания и интереса субъекта познания, и сам субъект, заинтересовавшийся и выделивший для себя некоторый особый объект внимания. По предложению Д.Беркли эта пара интерпретируется как идея вещи и её носитель, то есть воспринимающий идею субъект.

Сразу хочется возразить: неужели мысль человека в своём непостоянстве, текучести, подверженности влияниям преходящих чувств, страстей, - неужели такой эфемерный предмет можно сопоставить или противопоставить стабильному в восприятии и такому стабильному, как, например, дома на улице, деревья, собственная рука? Ясность и наглядность бытовых вещей очевидна, но откладывая вопрос о причине ясности или смутности идей, представляющих разные вещи, Д.Беркли утверждает, что именно они и составляют содержание, связываемое нами с миром вещей.

Мысль о сопоставлении ясного и неясного невольно настраивает на сравнение данной точки зрения со взглядами Р.Декарта. И можно убедиться в некоторой непоследовательности мышления именно последнего. Действительно, если вопрос о причинах, делающих одни идеи ясными, а другие - нет, - можно делать разные предположения, то уж о том, что эти идеи составляют источник всех и всяких знаний о вещах спорить не приходится. У Р.Декарта получается, что нужно иметь в виду не только предмет, вещь, но и ряд обстоятельств, сопутствующих её появлению или сохранению предмета. Демонстрируя конкретно различия подходов двух великих мыслителей, приведу в качестве примера сны, которые в понимании француза безусловно достойны сомнений, а для ирландца составляют некоторую фактическую правду жизни человека.

Быть может, куда более снисходительное отношение Д.Беркли к сновидениям станет понятнее, если принять во внимание его понимание мыслительной деятельности человека вообще. Чем ближе мысль к своему предмету, чем более она принимает во внимание вещественность и чувственную природу знания о ней, тем более содержательным и истинным становится знание? заключённое в ней. Это положительное утверждение появилось в итоге бескомпромиссной дискуссии ирландца с представителями естественнонаучного и математического знания его времени. Классическими по своей логике и целостности стали рассуждения о считавшемся когда-то непогрешимым представлении Ньютона об абсолютном пространстве и модные и поныне идеи бесконечного, бесконечно малого. В отличие от понимания сновидения, в отношении бесконечного суждения Д.Беркли куда более определённые и категоричные. Не видя за объектами, предлагаемыми учёными, предметов окружающего мира, вникнув в схоластические взгляды математиков, он легко обнаружил полную их беспредметность, отсутствие того содержания, которое позволяет соотносить понятия математики со свойствами вещей. Именно отсутствие предметной основы – содержания понятий, - позволило указать на схоластичность равным образом и материализма, и дуализма. Со стороны использования знаний о вещи можно сказать, что Д.Беркли светло и уверенно понимал их достаточными для жизни в окружении вещей. Не материалистические вещи существуют, и человек при них находится, но человек в жизни находит средства или предметы для осуществления своего устремления, будь это житейская бытовая нужда или фантастический замысел.

Особо следует отметить, что философское творчество Д.Беркли само по себе является воплощением его философских идей. Дух философа ищет предмета и потому начинает свои работы с исследования современных ему взглядов на одно из самых важных чувственных восприятий человека – на зрение. Кстати, можно с уверенностью сказать, что укоренённость обывательских представлений здесь не утрачена и поныне. С другой стороны, телевидение теперь стало источником самого мощного потока зрительного обмана людей, как по их желанию – в художественном кино, - так и, иногда, против их воли – это уже в, так называемом, документальном варианте телепрограмм. Как видно, даже в своём интересе Д.Беркли оказался настоящим пророком.

Пространство.

Особый интерес представляет собой вопрос о понятии пространства. Знания в области механики в XVIII веке развивал И.Ньютон, выдвинувший концепцию Абсолютного пространства впику относительному. “Относительность” требует наличия свободного места для возможности изменения положения вещи. Тем самым, субъект – основа представления об относительном пространстве. “Абсолютность” не предполагает ни субъекта, ни вещей. Восходя своим происхождением к миру вещей, абсолютное пространство превращено в схоластическую абстракцию. Исходя первоначально из предположения о пространственном одновременном сорасположении всех вещей, и убирая их как помеху одну за другой, мы внезапно приходим к пустой непустоте. Нетрудно видеть, что в своё абсолютное Ньютон вложил неопределённый смысл, предоставив разбираться с неясностями потомкам. Оные усугубили неясность содержания добавкой слова “Относительность” и кое-чего похуже, о чём речь пойдёт позднее.

Нередко можно услышать термин ‘пространство’ в различных предметных смыслах: экономическом, политическом, ресурсном, “бывшего СССР”. Не детализируем здесь конкретные предметы, о которых пытаются рассказывать, речь ведут в терминологии именно абсолютного понимания пространства, наследуя деффекты этого понятия. С уверенностью можно костатировать на деле общее запустение всех указанных предметных областей знания. Количество субъектов не только уменьшается статистически, но мертвеют и мысли остающихся в живых.

Итак, абсолютное пространство – это пустота, отсутствие всякой вещи. Оно является условием разместимости всех и всякой вещи для восприятия. С точки зрения богословия таким условием является лишь сам Творец. Подход абсолютного пространства объявляет условие для существования “ЧЯ”, т.е. условие чувственного восприятия мира. Отсюда становятся понятны и противоположные следствия понимания абсолютного и относительного. Если человек-суъект – основа относительного пространства, то миры восприятия людей – множественные, а Высший Субъект – личный. Если же, наоборот, имеется абсолютное пространство, то никакой множественности восприятия нет, есть единое нечто, о чём разные люди толкуют превратно в силу идивидуальных отличий. Смысл термина абсолютного не в том, что он не привязан к конкретным вещам, а в том, что он провозглашает единый и единственный вещный предмет для всех и каждого субъекта. Царство монотеизма.

Понятие “материя” содержит ровно столько же свойств, точнее, такое же отсутствие положительных свойств, как и абсолютное пространство. Поэтому научное по форме и философское по содержанию творение Ньютона на поприще механики вполне совпало с концепциями схоластов. И на этом основании можно утверждать, что, подобно более поздним идеям Дарвина, абсолютное пространство явилось гениальной данью общественной моде своего времени.

Бесконечное.

Это понятие ближе по смыслу к безграничному как не имеющему границы собственной протяжённости с какой-либо иной. Всякая определённость места, занятого вещью, связана с соседством с иными вещами. Между разными вещами находятся границы их протяжённостей или концы. К чему побуждается мысль, когда говорят о бесконечно большом или малом? Взаимно обратные по идее, эти абстракции указывают на индуктивный способ пространственного определения предметов. Большие предметы предполагаются имеющими такие размеры, что достижение его пределов конечным числом перемещений невозможно. Либо предмет объемлет собой всё доступное восприятию, всё локальное пространство человека, либо предмет отсутствует фактически, оставляя нам лишь непроверяемые догадки и правдоподобные рассуждения о его наличии. В обоих случаях определённость предмета может совпадать со всем вещным миром или отсутствовать везде в нём. Нелепое положение заключается в том, что соотнести восприятие вещи и мышление о ней оказывается невозможным. Именно рассыпание пространственной определённости упраздняют всю сопутствующую идеологию.

 

Творчество и творение.

Идеи восприятия содержатся в сознании человека. Но как они там оказываются?

Из своего опыта мы можем извлечь, что можно обрести идею о былом – воспоминание. Есть иной, более активный, род деятельности ума – воображение. Сами идеи для нас пассивны, но мы имеем способность создавать их. Имея волю, мы нанизываем идеи друг на друга, увязываем их логически и т.п. Иное дело – ощущение. “ Когда я открываю глаза при полном дневном свете не от моей воли зависит выбрать между видением и невидением… Существует, следовательно, другая воля или другой дух, который производит их.”

Не идеи восприятия чувств связаны между собою, но по твёрдым правилам – законам природы эти идеи открываются нам Творцом. Видимый огонь не есть причина ожога. Но это знак, предупреждающий нас об опасности от огня. Вещи как обнаруженное наше внутреннее достояние следует отделять от порядков их существования.

Идеи-знаки отмечают траектории движения вещей, представляемые нами как законы природы. Взгляды Д.Беркли в отношении всего вещного мира понимают его как “ЧЯ”, предоставляя нашему уму отыскивать стоящие за ‘траекториями’ законы. Все вещи вместе противостоят субъекту-испытателю. Мы не говорим и не имеем права что-либо утверждать о взаимодействии вещей – о внутренней работе в “ЧЯ”. Вся участвующая в его деятельности совокупность вещей есть для нас объект, откликающийся по законам своей природы на ход времени. Подчеркнём уместность лишь объективного понимания “ЧЯ”, поскольку субъектное содержание в научное и опытное понимание в него не включаются.

Д.Беркли немного старался стать популярным среди современников. Но его взыскательность к себе, внимание к знанию стали залогом непреходящего понимания оснований опытных знаний, успешного совмещения человеческого знания и самопонимания человека. Удивительно светлым предстаёт теперь, по прошествии сотен лет, мудрец, который полагал данное человеку в чувствах и умственные способности достаточными и уместными именно для этих чувства и ума. Конкретными последствиями введения в рассмотрение идей предметности и субъектности знания можно считать асимптотические методы, поиск иных идей в качестве оснований математики и геометрии. Критическое осмысление непререкаемых современных ему научных авторитетов содействовала дискуссии и обсуждению закоснелых мнений в среде учёных схоластов.

Между строк им утверждается универсальность понимания логики как свойства и качества ума вообще, состоящего в том, что если, например, Д.Беркли, не будучи искушён в вопросах науки, не может располагать предметом предлагаемых рассуждений в своём уме, то тогда и любой иной ум не сможет вместить сию идею в себя.

Каждому дано узнать, что мир сна – это особый, необыкновенный личный мир. Но есть и иные свидетельства индивидуальности мира восприятия. Мне дважды довелось видеть, как меняется внутренний мир человека при разрушении его телесности, работы органов чувств, расстройстве нервной деятельности. И в помине нет ничего подобного нарушению или разрушению каналов передачи видео и звуковой информации, когда приёмник частично утрачивает часть переданных данных. Понимание последствий болезненного состояния стоит значительно ближе к идеям подсознательного у М.Лопатина. Всё восприятие телесно больного человека иное, его мир иной: не искажённый или сильно изменённый, а ставший другим. Таким образом, абсолютное пространство Ньютона, материя схоласта не только противоречат факту множественного восприятия вещного мира разными людьми, но и исключают содержательное понимание возможности субъективно разного мировосприятия для одного человека.

 

 

Физическое поле.

Но живы ли идеи великого ирландца? Не устарело ли содержание его идей? Желая снять налёт архаичности и отвлечённости с наследия Джорджа Беркли, рассмотрим отношение к тому понятию, которое наши с вами, уважаемая аудитория, учителя вносили в нас, так сказать, вместе с молоком матери.

В любом школьном учебнике по физике до сих пор, почему-то, используется понятие “материи”, которое к самому содержанию физики по определению иметь отношения просто не может. Материя наших ‘учителей’ состоит из вещества и, главное, поля. Но если в основательности и уместности исследования вещества ни у Беркли, ни у Ньютона, с именем которого мы привыкли связывать первую физическую картину мира, никаких сомнений не было, то ‘поле’ оказывается введённым из тех соображений, которые связываются с воцарением в физике атмосферы ‘эйнштейновского’ типа. Эти взгляды были выражены в речи по поводу вступления в Германскую Академию наук в 1914 году. Напомню, что в конце жизни А.Эйнштейн не смог разделить в себе физика и сиониста, а тогда он провозгласил лишь некую новую касту ‘теоретиков’ - учёных, которые должны измысливать (‘выведывать у природы’) ту теорию, под которую все остальные, именуемые ‘экспериментаторами’, будут подводить доказательные эксперименты. Так вот именно по пути ‘теоретического’ обеспечения весьма интересного и во многом разумного подхода Лагранжева формализма возникло утверждение, отвергающее понимание мира по Ньютону: не только вещи воздействуют, но и некие ‘поля’, существование которых ускользает от самого пристального внимания человеческого восприятия! В отличие от вещей, без формального аппарата никто не может сказать, например, имеется здесь гравитационное поле от некоторого массивного тела А или нет. Именно невещественность ‘поля’ стала истинным средством разрушения ньютонова мира, а не провозглашённый громко мифический ‘принцип относительности’. Нелепо, кстати, и само название нового взгляда на вещественный мир. Напомню, что именно отсутствие относительности вменял в ошибку И.Ньютону Джордж Беркли, и ошибка эта вполне сохранена поныне! Ничего 'относительного’ в ‘теории относительности’ нет.

Первое. Напомним материалистам, что исходно возникновение вследствии явления света зрительного образа для, например, звезды свидетельствовало о наличии вещи - звезды. Теперь же это световое явление становится самосущим световым полем и связывать его с иным объектом физики – звездой, - можно только под личную ответственность ‘теоретика’.

Второе соображение вытекает из материализстического подхода к ‘полю’, заключающемуся в том, что все однородные материальные объекты должны между собой взаимодействовать. Если известная ещё до Аристотеля взаимная непроницаемость тел вещества знакома всем и каждому, то полная взаимная проницаемость полей невольно вызывает подозрение в их умозрительности, абстрактности и схематичности. Горные лавины, мчащиеся навстречу друг другу, в корне меняют характер своего движения при соприкосновении их составов друг с другом. Световые поля лазерных потоков любой мощности не оставят никаких признаков встречи, если пересекутся.

Третье. Удивительный характер вследствие способа вычисления полей носит и выражение их языком формул. Обычно наиболее удобная формулировка физических взаимодействий использует локальность выражений сил во времени. Понятно, что жертвой простоты здесь будут такие силы и взаимодействия, которые имеют запаздывающий по отношению к эксперименту характер. Именно поэтому вместо звезды, знаменующейся пятнышком на звёздном небе, материалисту увидится сгусток электромагнитного ‘поля’ или сгусток световой энергии. Продвигаясь последовательно по пути ‘локализации’ всех и всяческих физических и иных взаимодействий мы придём от ясной картины вещей, совместно пребывающих в мире по законам природы, к мифологии ‘полей, лесов и рек’, составляющих предмет творчества или, точнее, манипуляции соответствующих специалистов. Не познание для людей, пользующихся его плодами, а предмет фантазий и абстракций эйнштейновского учёного сообщества можно увидеть в нарастающем потоке ‘полевизации’ физики.

Вызывет удивление постоянное навязывание умозрительных и абстрактных соображений в качестве содержания картины мира. Напомню, что также и Беркли никак не намеревался отвергать выводы учёных своего времени, как не делаем этого и мы. Но мы отвергаем попытки считать ложный путь, хотя и приведший к позитивному результату, за истинный только в силу этой его позитивности. И согласимся с ирландцем в том, что если ложный путь привёл нас к истине в частном случае, то это не ставит под сомнение частную истину. Но появляется сомнение в том, научно ли знание, которое наставляет на ложный путь и пользуется им, но не ищет иного – истинного способа понимания мира.

 

Понятие национального.

 

Понятие нации и слове английского языка “nation” редко используется в работах Джорджа Беркли, посвящённых вопросам философии. Сомнительна его уместность среди разбора пожитков средневековой схоластики, борьба с которой, как и с периферийным давлением некогда всесильного папства, в немалой степени вдохновляла философа. Однако “The Querist(Вопрошатель)”, собравший важные вопросы его понимания содержания государственной, общественной и народной жизни, использует этот термин, хотя и не определяет его специально. Нередко здесь абзац начинается с нации в роли действующего субъекта, а продолжается уже от лица людей, нивелируя их состоятельность, социальное положение, область занятий, умение и знания. Конкретно философ сравнивает нацию с семьёй. Исходя из соотнесения национального с человеческим, попробуем применить субъектный спиритуалистический подход к пониманию национального. Признаю, что во многом нижеизложенное выходит за рамки определённо высказанного, то есть, домыслено в русле взглядов ирландца.

Существует понимание национального как доступного для восприятия некоторой нации. Так рассуждал, например, Д.Лихачёв. Такой подход полностью игнорирует духовное содержание. Творческое национальное пытаются понимать как подмножество абстрактно составляющего общее – ‘интернациональное’ начало. При этом национальное считается частью вымышленного глобального и в нём содержащимся. Но такое всеохватывающее обобщение в реальности нам неизвестно, и мы отвергнем его как абстракцию. Нам известно лишь локальное-национальное во множестве, и мы попробуем найти его место в мире.

Для языческого сознания творческое начало выражают боги. Их пантеон подразделяется таким образом, что возвышенные существа были тесно привязаны каждое - к своим особым сторонам человеческой жизни, профессиям, талантам. Безнациональные языческие предки служили этим богам, выполняя поступки в соответствующих областях деятельности. Пришло время, и в жизнь людей вошло новое содержание – национализм. Каким мыслить покровителя или, наоборот, врага в этой стороне жизни? Все области предметных занятий человека уже заняты известными другими богами. Уж не мыслить ли себе тиражирование пантеонов богов сообразно национальной принадлежности их? То есть, у каждой нации предполагаются свои боги. Более того, возможно представить такой пантеон внутри каждого человека и его богов в сосвокупности понимать как духовное персональное человеческое содержание. Но это путь христианского мировоззрения. Мы же пока проследим национальное содержание внутри языческого сознания.

Путь введения богинь Наций проще и нагляднее. Богиня особой человеческой стороны – его нации обособляется в “кровную принадлежность”, и именно в соответствии с этой принадлежностью человек побуждается служить. Как бы ни стараться мудрому язычнику, но уж если его опекает или стимулирует богиня извне, то вовне находится и родовой признак, определяющий его служение именно данной конкретной богине. Отсюда и идея ‘крови’. Вот так, преодолевая и преобразуя знания из медицины и анатомии, богини принадлежности к нациям вышли на историческую арену.

Но богиням должно служить. И поэтому националист-язычник не столько хочет принадлежать своей нации, сколько должен и обязан подтверждать покровительнице свою верность и жертвенность. И, соответственно, утверждение национального в действительности осуществляет не человек, а та или иная его метафизическая заступница. Кстати, раз заступниц-богинь много, раз, подобно капризным иным богам, они конфликтуют и борются между собой, не стоит ли адепту некой неудачливой Нации переметнуться в чужой лагерь, изменить своей прежней Нации, потерявшей временно, что нередко бывает, свою силу и славу. Тогда умножаться успехи конкретного человека, служащего чужой, но более удачливой Нации. Достаточно в оправдание принести лишь справку от врача или добиться усыновления.

Но отвлечёмся от зрелища языческого сознания и зададимся вопросом о том, насколько можно понимать творческое начало жизни как внешнее по отношению к человеку. Если источник моих побуждений, будь то долг или влечение, находится вне меня, то именовать его я, если и могу, то только судьбой, обстоятельством моей жизни. Духовный же взгляд на мир не может не выделить в нём то, чем я движим и влеком, и что, наоборот, составляет чуждое и отдельное от меня. Именно поэтому пал языческий мир, что в себе человек нашёл всё то, что для язычника составляет природа и Олимп. Миф пантеона богов, направляющего мои помыслы и надежды, преобразовался в реалию моего духа, основу моей творческой жизни. Осталось ли вовне моего духа место для богинь Наций? Может ли некий внешний дух оказывать влияние на мой иначе, чем насилием над моим телом, моими вещами? Но никак не языческим подчинением моего духа и моей воли себе!

Национальное, понятое как структура человеческого духа, не оставляет места для определения Нации в виде чего-то внешнего человеку. Припоминая взгляды П.Бакунина, смысл национальной жизни человека оказывается отделён от бытия самого человека. Это путь соответствует полной бездуховности. На деле единственным носителем национального является сам человек, дух, не только должный и обязанный, но и стремящийся и лелеящий надежду жить своей особенной национальной жизнью! Следование некоему внешнему ‘народному духу’, как бы богине Нации, могут описывать лишь внешние скрепы, понуждение, консерватизм. В лучшем случае насилие может быть некоторое время приемлемо и терпимо. Но однажды и самый искренний консерватизм войдёт в противоречие с внутренней духовной реальностью человека.

Родственность язычества и ошибочного понимания национального как внешнего побудил рассматривать здесь именно языческий подход к пониманию нации. Берклиевский взгляд на дух как на субъект, который постигает мир вещей, исключает возможность видения творческого национального начала как объект, внешний по отношению к духу человека.

 

Евро-американская могила сэру Джорджу.

В традициях деспотий, как мы знаем, есть такой приём, когда на могилу поверженного противника кладётся камень с надписью, которая утверждает обратное убеждениям усопшего. Этот излюбленный приём в исполнении современной западной философии использован в отношении мудрого ирландского националиста. Ныне в самой маленькой цитате, самой крошечной биографии, повествующей о сэре Джордже, мы видим родимое пятно той схоластики, которую философ изгонял из ума современников и общества как ложь, но от которой недостойные нынешние его ученики избавиться даже в себе самих совершенно не в состоянии. Эта надпись есть ‘имматериализм’, то есть материализм с обратным знаком, который стал в понимании нового мышления символом, а на деле - суррогатом истинного берклианства. Эти господа, будь их воля, Н.Н.Страхова назвали бы, да и называли антинигилистом, Ф.М.Достоевского – антисемитом, Л.Н.Толстого – антиклерикалом. По сути, плод мысли мудрого человека, выставляющего зеркало перед теми, кто подобно обезьяне из известной басни, видит в этом зеркале только чужие недостатки, в данном случае коренящиеся в слепоте по отношению к человеку и человеческому. Но смотрящаяся в зеркало, увы!, не может осознать, что эта слепота именно ей и присуща.

Русский Дух.

Обновлено 13.09.02.