Возврат к начальной странице сайта.

Возврат в оглавление книги А.А.Козлова.

По прочтении прошу откликнуться в гостевой книге.

2. Китайская философия.

Как национальная религия практических и не богатых фантазией китайцев была проста, так и национальная философия их отличается простою и незамысловатою метафизикой. Первобытное поклонение духам и демонам, соответствовавшим явлениям природы, обобщилось в культ трех главных божеств: неба, земли и сына неба—императора. Эти религиозные начала легли в основу и китайской философии, основателем которой считается Конфуций (Кун-фу-цзы), родившийся около половины VI в. до Р. X.

Конфуций есть величайший представитель китайского народа, и служит, как бы, органом для народного самосознания: не даром потомство окружило его жизнь и происхождение легендами, приличествующими мифическим народным героям. Философия Конфуция, ставшая в народном сознании на место религии, из которой она вышла, имеет в виду главным образом практические, именно нравственные и политические цели. Задача Конфуция, по собственному его сознанию состояла в восстановлении того религиозного и нравственного учения, которому научили людей древние императоры Яо, Шун, Ию и прочие, и, следуя которому, люди были совершеннее, благороднее и достойнее жить в течение той счастливой, мирной и религиозной эпохи, которая известна у китайцев под именем золотого века [ 1 ]. Учение это, могшее исправить испорченных современников и повести за собою благодетельные последствия, изучено было Конфуцием из древних письменных памятников и преданий, а также извлечено было им из примеров сохранившейся в некоторых местах его обширного отечества первобытной чистоты нравов и обычаев. Вокруг Конфуция образовалась целая школа, которая пропагандировала, дополняла и сохраняла его учение до последнего времени. Некоторые из последующих философов, принадлежащих к школе; пользуются у Китайцев такою же известностью, как и сам Конфуций, как, например, Менций (Мен-цзы), живший в 4 веке до Р. X.

Достоверное о жизни Конфуция сводится к тому, что он еще с раннего возраста отличался большими умственными силами и прилежанием в приобретении знания, а также и теми добродетелями, которые он проповедовал своим последователям: трудолюбием, умеренностью, скромностью, великодушием в отношении к другим, твердостью и строгостью в отношении к себе, почтением к предкам, преданию, обычаю и установившимся древним порядкам и учреждениям. Внешняя жизнь его протекала в добросовестной службе государству в качестве чиновника, в многочисленных путешествиях по обширному отечеству, в собирании древних книг и преданий, в разборе, толковании и новой редакции их и в неустанном собеседовании с учениками и передаче им своего учения. — Никто никогда из философов не пользовался таким признанием, влиянием и почетом у потомства, как Конфуций. В обширном его отечестве ему воздвигнуто более 1500 храмов, в которых ему воздаются божеские почести. Такое признание объясняется, как уже сказано, тем, что Конфуций был полным выразителем духа своего народа, а также и тем, что верховная власть в Китае постоянно поддерживала авторитет Конфуция и его учения, видя в его распространении весьма важную опору для себя самой. Один из китайских императоров велел начертать на храмах, посвященных Конфуцию, следующие слова: „он был величайший и добродетельнейший из просветителей рода человеческого, какие когда-либо появлялись на земле”.

Конфуцию принадлежат следующие литературные труды. Он собрал, сличил, сравнил тексты, критически очистил, комментировал и редактировал древние священные китайские книги, известные под общим названием: Кинг (т. е., книги, ткань), и заключающие в себе религиозно-философские учения древних китайцев, их поэзию, историю, нравственные и политические воззрения и т. п. [ 2 ]). Собственные сочинения Конфуция состоят из а) Лун-юй или „Беседы” Конфуция с учениками, б) Та-гио или „Великое учение” и в) Чжун-Юн или „Учение о незыблемом средоточии”, излагающее главное основание его нравственной теории. Хотя эти сочинения собраны и редактированы не самим Конфуцием, но его учениками, однако считаются китайцами самым полным и точным выражением его учения. Книги Кинг, сочинения Конфуция и сочинение Менция в настоящее время считаются священными, каноническими книгами для китайцев, исповедующих конфуцианизм, как религию.

Конфуцианизм. Метафизическими началами остаются те же Небо и Земля, которые производят всю небесную и земную природу, но получают характер духовных сил, особенно Небо, соответствующее, по китайским воззрениям, мужчине, отцу, перед которым женщина, мать (земля) играет второстепенную роль. Небо понимается философами конфуцианизма, как источник всякой силы и движения, или начало деятельное (Янь), земля, как начало пассивное (Инь), само по себе мертвое и неподвижное. У Конфуция и Менция понимаются они, особенно Небо, как божественные силы, имеющие волю и атрибуты личности. Небо вечно, бесконечно, определяет порядок и судьбу всех вещей и человека, устанавливает этические цели, служит источником благ. Оно постоянно деятельно, но открывает себя не словами (откровением), а в событиях и переменах, а также во мнении и желании народа. Но так как Небо слишком возвышено над человеком и, по своему понятию, не допускает никаких непосредственных к нему отношений, то конфуцианизм признает антропоморфических духов и демонов, которые служат посредниками между небом и человеком и к которым он и обращается со своими молитвами и жертвоприношениями. Точно также и земля невыразима для нашей мысли в ее безграничной величине и неисчислимом богатстве существ (гор, морей и т. под.), которых она носит, содержит и питает.

Особенно важную роль играет в конфуцианизме, как и вообще в китайской философии, учение о Тао, составляющем основу этики и политики. Первоначально слово: „Тао” значит „путь”, а также „руководить, управлять, мнить”, но; перенесенное в философию, это слово представляет весьма сложное и многосмысленное понятие. Тао есть свойство человека стремиться к какой-либо и специально к истинной цели, идти по правому пути. Далее, Тао означает и эту самую истинную цель, стремление к которой соответствует глубочайшим основаниям природы человеческой, но, однако не нарушает его свободы идти и по противоположному пути. Далее, Тао означает вообще закон, разумный порядок вещей, так как оно небесного происхождения и есть величайший дар неба человеческой природе. Тао есть вечная истина неба, но, однако присутствует и на земле и специально есть внутренняя истина человека; Тао ни на одну минуту не отделено от человека, или, говоря нашим философским языком, оно имманентно природе и человеку. Поэтому нет такого ограниченного человека, мужчины или женщины, который был бы неспособен к познанию Тао и к послушанию его заповедям. Но, не смотря на эту полную доступность Тао человеку „во внутренней истине", оно в его полном величии, в его собственной природе (т. е., как небесное Тао само в себе) неисследимо, невидимо и таинственно, бесконечно, вечно, не материально и т. п.

Это учение о недоступной человеку трансцендентности небесного Тао в самом себе и полной имманентности того же самого Тао в духе человека дает возможность конфуцианизму с одной стороны устранить всякое внешнее откровение, а с другой - дать особое и чрезвычайно важное положению человеку, сделать его, так сказать, средоточием всей вселенной. Поэтому на место прежней религиозной троицы китайцев: „голубого Неба” (Тиан) или по антропоморфическому воззрению „высшего императора” (Шанг-ти) Земли и сына Неба, императора, появляется философская троица: два основные начала (Небо и Земля, Ян и Ин), активное и пассивное и человек, в котором оба уравновешиваются и приходят в гармонию. Но человек представляет эту гармонизующую и упорядочивающую силу только потенциально, по способности. В действительности, обыкновенный человек не ходит по пути Тао. Масса не боится опасного пути порока и ищет только того, что называется счастьем. Идти по пути Тао свойственно святому, мудрецу или благородному человеку [ 3 ].

Святой, по Конфуцию „непосредственно знает вечную истину и вполне и проникает в божественную природу, свою собственную, природу человечества и в глубочайшую природу всех тварей, а потому он способен подкрепить Небо и Землю в их украшающей, облагораживающей и благотворной деятельности” (Plaeckner: Confucius, Tc. V. гл. 22). Святой, по Менцию, „есть учитель на сто поколений” (Faber: Mencius, 121). Точно также и „мудрый, по Конфуцию, твердо держится за вечное средоточие души, всегда доволен своим жизненным положением и исполняет в нем свои обязанности; если он знатен и богат, то делает, что прилично знатному и богатому, если беден и не знатен, то поступает, как прилично таковому. Главное его стремление к самосовершенствованию, а потому он не ищет милостей у людей, ни на кого не жалуется, не ропщет на Небо и улучшение своего положения предоставляет воле провидения. Он обладает сильным духом и твердостью характера и не боится смерти ради истины; его действия и учение согласны с предписанием Тао” (Plaeckner, ibid. гл. 2, 11, 16). Итак, троицу с Небом и Землею составляет в действительности мудрый и главным образом святой человек.

Но если мы возьмем с одной стороны признаки святого, а с другой признаки императора, идущего по „пути Тао”, а также, если мы примем во внимание, что примерами святости у философов конфуцианизма постоянно служили правители и императоры, то можем сделать заключение, что, в сущности, старая религиозная троица сохранилась и в новой философской.

Для пояснения этого положения возьмем у Конфуция описание „святого, который в силу своего ясного, полного и непосредственного знания способен царствовать над всемирным царством”.

„В силу своего великодушия, беспристрастия, человеколюбия и милосердия он вполне способен осчастливить царство. Своими превосходными учреждениями, заботливостью, справедливостью и правосудием он вполне способен приобрести почтение и уважение. Своим знанием, высоким умом и рассудительностью он вполне способен выбирать надлежащие мероприятия. Его всеобъемлющий разум подобен небу и неистощимой производительности земли. Народ, видя его, наверное, будет его высоко чтить и, несомненно, ему верить и всюду восхвалять его жизнь и дела. Слава его пронесется не только по всему Китаю, но и по всей земле он будет почтен и любим. Такого святого можно смело поставить наряду с Небом” (Plaeckner, ibid. гл. 31). Очевидно, что свойства такого святого сняты с тех древних императоров, которые у Конфуция служат примерами всяческой добродетели. Из признанных Менцием святых (loco cit. 122 и след.) большинство также—императоры, князья, министры.

В силу своего центрального положения в природе человек и император в особенности ответственны за ход вещей и во внешней природе и в общественном организме. Необычные грозные и разрушительные явления в природе (засухи, наводнения и проч.), или же бедствия общественные (войны, мятежи, болезни, бедность народа и т. под.) суть несомненные признаки и общей испорченности нравов и особенно несправедливого и беззаконного образа действия правительства, и на оборот, неусыпная, направленная к благу народа деятельность мудрого правительства отражаются в благосостоянии, довольстве и лучшей нравственности народа. Что же касается до природы самой по себе, то она по своей сущности проникнута высшим законом гармонии и совершенства, что ясно обнаруживается во внешней природе. Небо и Земля, говорит Конфуций, оттого и кажутся нам такими совершенными, что на небе правильно, без малейшего беспорядка и помехи друг другу, совершаются движения небесных тел и правильно наступают смены времен года; точно также и Земля, подражая Небу, производит и поддерживает существование бесчисленных существ (ibid. гл. 30). Но точно также хороша и способна к совершенству, по своей сущности, и человеческая природа. „Способность к добру”, говорит Менций, особенно старавшийся поддерживать идею основного совершенства человеческой природы, „в человеке подобна стремлению воды вниз... Но посредством давления можно провести воду и на гору... Однако это можно сделать только вопреки природе воды, насильно. Точно также бывает и с человеческой природой, когда она побуждается к дурному” (1. с. стр. 46). Эти естественные задатки человеческой природы к добру подтверждаются и тем господством порядка и совершенства в социальном мире, которое не раз было в древности, когда, по почину и по примеру сына Неба, все и каждый на своем месте, выполняли свои обязанности и поступали по закону Тао.

Общий характер этики конфуцианизма преимущественно отрицательный. С ее точки зрения человек обязан более делать усилия к охранению чего-либо существующего, или к восстановлению существовавшего, чем к созиданию не существующего и не существовавшего. По этой философии человеку не предстоит осуществления положительных идеальных целей, ибо для нее невозможен прогресс, развитие. Все существующее само по себе совершенно и не нуждается в улучшении, в совершеннейшем будущем. Бороться с внешними силами природы, направлять их к наибольшему благу нет надобности, ибо они и сами по себе направлены и приводят к нему, если не помешает тому человек. То, что называется злом физическим, необходимо принадлежит к общему гармоническому порядку природы и в естественном, обычном своем течении ведет к добру и к гармонии целого; оно есть зло только с частной точки зрения; человек не может устранить этого естественного зла и может только вызвать необычное, не нормальное его течение. Мудрый должен понять его разумность в общей гармонии вещей и терпеливо покориться ему. Точно также нет никакого основного зла и в природе человеческой; все естественные склонности и потребности человеческие хороши и стоят в гармонии с общими законами Тао, а потому человеку и нет надобности уничтожать и подавлять одни стороны своей природы для исключительного господства других (напр., подавлять тело для духа). Мудрый должен только заботиться, чтобы какие-либо законные и естественные, сами по себе, склонности (напр., даже столь высоко почитаемая родственная любовь) не были в нем чрезмерными и не нарушили сперва равновесия и гармонии в нем самом, а через него не отразились бы вредно и в мире общественном и даже природном.

Точно также с точки зрения китайской философии не может быть целей, которые могли бы осуществляться в каком-либо трансцендентном (напр., загробном) бытии. Другое какое-либо бытие и другая какая-либо жизнь, ради которых можно было бы делать усилия и приносить жертвы в настоящей, неизвестны. Человек имеет полное право наслаждаться радостями данной жизни, разумеется, умеренно, не нарушая равновесия и гармонии.

Итак, добродетели, рекомендуемые этикой конфуцианизма, состоят в благоразумии, терпении, порядке, труде, умеренности; самые же главные добродетели суть: спокойствие духа, отсутствие увлечений, искренность, честность, послушание властям и справедливость. Честность, искренность и послушание составляют важнейшую основу социальной жизни: ложь, лицемерие и своеволие источник всяческого разлада в обществе. Справедливость также, безусловно, необходима в отношениях между людьми; она составляет необходимую границу для себялюбивых стремлений. Правило: „не делай того другому, чего ты не хочешь, чтобы делали тебе” есть, по Конфуцию, существенное выражение внутреннего Тао. В кодексе китайской морали справедливость заменяет христианскую самоотверженную любовь к ближнему, даже к врагу. Любовь естественна только к родственникам: „всеобщая любовь”, говорит Менций, полемизируя с социализмом, „уничтожает всякие различия, даже естественные” (loco cit. 90). Правда, тот же философ советует „человечно” обходиться и с враждебно настроенным человеком. Но это человечное отношение состоит не в прощении и любви, а в попытках, с кротостью и терпением, привести к миру врага. Но если он не уступает этим попыткам, то, в конце концов, относиться к нему, как к животному (ibidem), а по отношению к животному достаточно справедливости. По Конфуцию, „гуманный (человечный) может не только истинно любить людей, но истинно и ненавидеть, т. е., только истинно гуманный человек может правильно и беспристрастно судить о людях и умеет отнестись к ним по достоинству, ибо он справедлив” (См. у Plaeckner, стр. 156).

§ 12. Господствующая вышеизложенная в ее основных чертах китайская философия весьма бедна в ее теории познания и метафизике. Мы не встречаем никакой попытки к обозрению, и анализу фактов и процессов познания и к постановке вопроса об истине и ее критерии. Познание подразумевается не только как существующее, но и как очень простое дело, с точки зрения наивного реализма: бесчисленные вещи просто познаются в том виде, в каком и существуют. Правда, по закону идеи сущности, они уже сведены к двум единствам, но это сделано еще на почве религиозного сознания. Метафизика конфуцианизма не представляет никакой оригинальной концепции и воспользовалась уже готовым обобщением. Но, тем не менее, она делает шаг вперед: на место механического единства Неба и Земли, обнимающих пространственно и временно все чувственно воспринимаемые вещи, она ставит динамическое единство сил, составляющих первую причину, или творящих вещи и далее, отрешаясь от чувственного образа, господствующего в религии, понимает эти силы, как духовные. Но, однако, эта метафизика далека еще от более строгого философского воззрения и носит на себе следы своего происхождения из мифологии. Эти следы являются в виде дуализма начал или сил активной и пассивной. Почему два начала и одно из них активно, а другое пассивно? и что такое пассивное начало? Конечно, никакого другого основания для этого нет, кроме мифологии, в которой Небо—мужчина, отец и господин, а Земля—женщина, мать и подчиненная. Почему человек и преимущественно император, а не другие существа представляют гармонию и равновесие двух сил или начал. Да потому же мифологическому представлению, что он есть, по преимуществу, сын Неба и Земли, ибо соединяет в себе все свойства отца и матери. Несколько выработаннее оказывается этика конфуцианизма; в ней его центр тяжести; он представляет образчик философской системы, исходным пунктом для которой служат практические и нравственные потребности человека (см. введение стр. 5). Удивительно, что в такую раннюю эпоху мы находим в китайской философии ясное сознание, что началом нравственности должен быть всеобщий закон, доступный знанию всех и каждого; нельзя не согласиться также и с тем, что основание этого закона должно искать в том же самом начале, из которого истекает и мир всех вещей, к которым должен быть приложен человеком нравственный закон. Но этим и исчерпывается истинная сторона этики конфуцианизма. Во-первых, он не приводит никаких оснований для убеждения в том, что этический закон существует, ибо указание, напр., на однообразное течение явлений в мире доказывает только существование связывающего их механического закона, не могущего быть в тоже время, по самому существу дела, и нравственным законом. Во вторых, если он и существует, как уверяет в том голословно конфуцианизм, то мы не видим, как он вытекает из сущности мировых начал, что и естественно, ибо метафизика системы не дает нам понятия об этой сущности. В-третьих, мы вовсе не имеем ясной и понятной формулы самого закона. Предписание: „примкни к Тао как закону общей гармонии в мире, или иди по пути Тао”, ничего не говорит, если не сказано, в чем состоит эта гармония, или не указано особенной цели, к которой ведет этот путь и, наконец, неизвестно, почему эта цель обязательна для человека. Правда, конфуцианизм уверяет, что в древности, когда люди следовали Тао, они жили хорошо и счастливо: но опять таки неизвестно, в чем заключалось то счастье, а главное, почему обязательно стремиться к этому прошедшему счастью. Указывая на потерянный золотой век в прошедшем, конфуцианизм стоит на религиозно-мифологической точке зрения; от философии же требуется нечто иное, а именно: ясный и обязательный для разума критерий нравственного и долженствующего быть [ 4 ]. В сущности конфуцианизм отрицает должное и нравственное в строгом смысле этого слова; его этика, по ее неопределенности, колеблется между евдемонизмом, утилитаризмом и фатализмом и впадает во множество противоречий, непоследовательностей и затруднений. Таковы, напр., противоречие положения о подчиненности всей природы неизменным законам общей гармонии и равновесия с предполагаемою у человека свободою не подчиняться этим законам и нарушать законообразное течение природы; или противоречие между законностью всех естественных влечений и обязанностью сдерживать их; или затруднение объяснить, каким образом, когда и кем могло быть нарушено блаженное состояние чистоты нравов и всеобщего благосостояния, которое было когда-то достигнуто при святых правителях; или противоречие между обязанностью безусловно повиноваться распоряжениям правительства и обязанностью выполнять другие предписания нравственного кодекса, нарушаемые распоряжениями жестокого, безумного, попирающего закон и народ правительства.

Лао-Цзы, старший современник Конфуция, основал школу, которая опирается на приписываемую ему книгу: „Тао-те-кит (книга о высшем разуме и добродетели)”. Тао (разум), по учению Лао, есть абсолютное начало всего сущего, само по себе, неразличимое, не имеющее никаких свойств никакого имени, а потому вечное и неизменное. Все различимое бытие происходит от него и есть его модификация, но, все-таки, Тао остается трансцендентным относительно этого бытия. Этика таоизма полагает высочайшее благо в отождествлении с Тао, или в поглощении им; отсюда вытекает презрение к миру и его радостям и проповедь пустынножительства, аскетизма, неподвижного созерцания и уничтожения всяческих желаний.

Лиций (Ли-цзы), живший в 5 и 4 вв. до Р. X., примыкая к таоизму, выработал собственную систему, сохраненную и редактированную его учениками, основные черты которой состоят в следующем. Вся природа представляет круговорот непрестанного возникновения и уничтожения. Все конечные вещи призрачны и суть явления единой деятельной, вечной и непознаваемой в себе сущности; их непрестанное порождение и изменение есть результат какого-то непостижимого влечения к формообразованию. Все происшедшее сосредоточивается в трех видах бытия: небе, земле и человеке, различающихся по их особым свойствам и действиям. Вследствие постоянной смены вещей в чувственном восприятии истины о них знать нельзя. Этическая цель состоит в забвении вещей или же в совершенно равнодушном к ним отношении. Видоизменить течение мира или устранить его события невозможно, а потому надобно покориться им, быть довольным своим жребием и прильнуть мыслью к вечной сущности вещей; главные добродетели: спокойствие, кротость, целомудрие и неподвижность.

Миций (Ми-цзы), младший современник Конфуция, на основании тех же древних преданий и книг, выработал учение, значительно разнящееся от конфуциева. Учение это можно обозначить общим термином социализма и из современных европейских социалистических воззрений имеет наиболее сходства с христианским и, пожалуй, с государственным социализмом. Система Миция этическо-политическая и не представляет ничего особенного в метафизике и теории познания. В ней преобладает критика. Миций громит современную испорченность нравов и господство роскоши, эгоизма, неправды, насилия, — особенно же эгоизм, жестокость, произвол императоров, а также продажность, бездарность и жадность их агентов. С положительной стороны Миций пропагандирует возврат к простому первобытному образу жизни [ 5 ], прекращение войн, уничтожение привилегий, всеобщий труд для поддержки существования, равное участие всех во благах жизни и всеобщую взаимную любовь на основании закона: „люби все, касающееся до другого, так же, как свое собственное”, т. е., люби ближнего, как самого себя (см. Faber'а: Micius, стр. 65). В первое время после распространения учения Миция оно получило большое влияние, так что соперничало с конфуцианизмом. Но с тех пор, как сочинения Менция, энергически опровергавшего социализм Миция, вошли, в качестве канонических, в основу общественного образования с одной стороны, а с другой сочинения Миция объявлены еретическими, они в течение веков, на столько потеряли значение и стали редки, что Фабер, не смотря на усилия, в течение 10 лет не мог найти для себя одного экземпляра и принужден был списать чужой.

Примечания автора:

1.   Китайцы насчитывают в своей истории несколько золотых веков.

2.   Впрочем, не все книги: Кинг, прошли через редакцию и критику Конфуция.

3.   Конфуцианизм различает святого от мудрого или благородного человека, хотя характеристика их во многом сходна. Это различие ясно, как у Конфуция, так и у Менция и состоит, по-видимому, в природном совершенстве и гениальности святого. Что же касается до терминов мудрого или благородного, то оба философа употребляют их, по-видимому, как синонимы.

4.   Отсутствие этого критерия в конфуцианизме предоставляет субъективному усмотрению и произволу каждого решать, нарушит или не нарушит общую гармонию какое либо его действие. В таком духе проповедовал Конфуций, державшийся наиболее общих формул и правил нравственности; но впоследствии школа выработала бесчисленное множество частных правил, форм и знаменитых церемоний, которые задушили всякую самостоятельность китайца и которых весь авторитет опирался только на их действительную или мнимую древность.

5.   Миций, подобно Конфуцию, превозносит одних и тех же святых императоров, при которых люди жили по закону Неба.

Обновлено 16.10.01.